Страстотерпцы - Страница 125

125

Письмо сочинял Иларион, уповал на сочувствие. Но Паисий и Макарий, лишившись своих кафедр, были в полной зависимости от русского царя. От царя пропитание, на царя надежда вернуть утерянные престолы.

Паисий, делая вид, что обдумывает челобитную, отправил куда-то своего секретаря-племянника, и тот вскоре вернулся с Лигаридом. Тайная просьба русских архиереев стала трижды явной.

Газский митрополит впился в перевод челобитной сатанинскими своими глазами и уже через мгновение возвёл руки к иконам и криком закричал:

— Погибла ты, истина!

Павел струсил, согнулся. Иларион же подтащил к себе толмача, собираясь осадить ретивого заступника царской власти, но Лигарид взвился пуще.

— В нынешнем мире госпожа — ложь! Недостойны русские такого царя! Если небо не рухнуло ещё на головы потерявших веру и стыд, так ради Алексея Михайловича. Он, как столп Господний, как праведник, из-за которого Бог милует Содом и Гоморру. Мы восхваляем светочей древности, но, безумные, не видим, что и нам дано жить с величайшим богоугодным государем. Наш державнейший царь светоносец Алексей Михайлович столь сведущ в делах церковных, что поистине думаешь, будто он целую жизнь был архиереем. Есть ли в целом свете другой государь, кто посвящён во все таинства иерархического служения? С молодых ногтей воспитываясь в храме, самодержец российский подобен Самуилу. Самуил прислуживал пророку Илье, Алексей же Михайлович, находясь в храме, сослужит со всем сонмом русских святых пастырей, которыми наполняются великие соборы и малые часовенки, когда их порог переступает православный царь — истина наших дней. Не стыдясь, возвещаю вам, русские архиереи: лобызаю щедро даровитую десницу такого царя.

— Господи! Да разве мы не молимся ежеденно и ежечасно о нашем тишайшем царе-голубе?! — Иларион попробовал перекричать Лигарида — куда там.

— Да! Да! — вопил газский обожатель русского царя. — Целую и лобызаю руку, обогащающую странных, пекущуюся о сиротах, руководствующую слепых!.. Да! Да! Лобызаю бранноносную руку — защитнику света и правды всего мира...

Посмотрели друг на друга Иларион и Павел, хлопнулись в ноги патриархам, стеная и моля выпросить милосердного прощения у милостивейшего Алексея Михайловича.

Патриархи обещали ходатайствовать и, отпуская просителей, выказывали сострадание.

А наутро перед Павлом, перед Иларионом двери собора опять закрылись.

На заседании витийствовал Паисий Лигарид.

— Не к бесчестью, — вдалбливал он нужную мысль в упрямые русские головы, не забывая прочитать с царского лица одобрение своим словам, — к благой похвале кладётся на хиротонии орёл под ноги архиерея. По праву будущий владыка становится именно на орла, показывая этим, что будет твёрд в вере самодержца, что будет во всём покорен и послушен царю.

Газского митрополита сменил кир Паисий, зачитал собору законы александрийского патриаршества и особо выделил статью об анафеме всем заговорщикам, мятежникам, всем недовольным царской властью.

Архиепископ суздальский Стефан возмутился:

— По сим статьям получается, что любое, даже гнусное и богопротивное, действие царя — священно!

— Подобными писаниями уничтожается право священника отпускать грехи кающемуся! — поддержал Стефана архиепископ вологодский Симеон.

Сторонников александрийских законов среди русского священства не обнаружилось. И снова явился перед собором Лигарид.

— Кто не любит царя, тот не любит Господа Иисуса Христа! — заявил он без смущения. — По сим и подобным причинам царь именуется Богом! Ты, богоподобный Алексей Михайлович, имеешь право на такое богоименование.

Царь изумился, собор онемел, но вселенский судья кир Паисий поддержал Лигарида.

— Царь не подлежит законам, — объявил он. — Слово царя всевластно.

— Что скажете на это? — обратился к собору антиохийский патриарх Макарий. — Убедились ли в справедливости сказанного или желаете других свидетельств?

— Предовольно с нас! — сокрушённо качая головой, сдался Симеон.

Торопясь воспользоваться всеобщим унылым смирением, кир Паисий заявил:

— Пусть будет заключением и результатом всего нашего спора благая мысль: царь имеет преимущество в царских делах, патриарх — в церковных. Нами приготовлено постановление, по которому церковных людей мирской суд да не судит.

— Многие лета государю! — закричали умнейшие из соборян.

— Многие лета патриархам! — единодушно пропели соборные старцы.

Патриарший вердикт о разделении мирского и церковного судов уничтожал ненавистный священству Монастырский приказ.

Один за другим архиереи и священство прикладывали руку под соборным постановлением о низвержении Никона. Тут бы и конец долгому делу. Но нет! Недоставало двух подписей — митрополита Павла и архиепископа Илариона. Не по своей воле супротивничали. Их не пускали на заседания и их же обвиняли за уклонение подтвердить волю собора личным росчерком.

Ярые противники и судьи Никона, они сами превратились в подсудимых.

9

Царевич Алексей слушал бахаря Ярдана, присланного отцом. Голова у Ярдана в белом пуху, а лицом — младенец. Всё ему в радость. Много ходил по земле Ярдан. В разных странах давали ему разные имена, и своё природное он забыл. Ярданом же прозван за троекратное хождение на реку, где пророк и Предтеча Иоанн крестил Иисуса из Назарета Галилейского.

— Сам не ведаю, солнышко ты наше, где я был, в какие годы жил, — признался царевичу Ярдан. — Иное мне рассказали, да чудится, что сам всё видел, на своей дублёной шкуре испытал.

125