Страстотерпцы - Страница 137

137

Не сказав более ни слова, Ордин-Нащокин занялся текущими делами приказа.

— Вот и нам аукнулась затейка затейника, — шепнул дьяк Голосов дьяку Дохтурову. — «Армянская компания»! Торговля! Торговля! Никому нет покоя. В Посольском приказе от него уже плачут. Все дела спешные. На пожаре так не бегают, как у него в приказах.

— Обломают сивку крутые горки! — усмехнулся Дохтуров.

— Поскорее бы.

Дьяки правду говорили: жизнь в Посольском и в других приказах, отданных в управление Ордин-Нащокину, кипела. Всего за два месяца боярин успел ввести столько новшеств — у старых дьяков и подьячих голова шла кругом. Впрочем, на эти головы Афанасий Лаврентьевич не больно и надеялся. Принимал на службу новых людей, в грамоте зело борзых, умом быстрых и на ногу скорых!

Дела Посольского приказа показались Афанасию Лаврентьевичу испокон веку нечищенными конюшнями. Не отчаялся. Каждый служащий теперь знал, что ему делать нынче, и упаси Боже отложить сегодняшнее на завтра. Даже для Боярской Думы был установлен строгий порядок рассмотрения очередных текущих и залежавшихся дел.

Алексей Михайлович, мечтавший о таких слугах, не мог-таки не изумиться, когда Ордин-Нащокин представил в Думу девяносто четыре статьи Новоторгового устава! Посольский приказ получил в управление 25 февраля, а 22 апреля — пожалуйста: готово! Да сверх того ещё семь статей, ограничивающих вольности иноземных компаний.

Через месяц статьи уже работали: был заключён договор о вывозе из Персии шёлка-сырца. Река, несущая золотые монеты, меняла русло. Отворачивалась от Турции, поворачивалась к России. Выгода персам, выгода армянам, выгода русским. Оставалось дело за малым — корабли построить. Новый торговый путь был водный: Каспийское море, Волга, Ока...

Дохтуров с Голосовым только руками разводили да брови вздымали, когда двое подьячих бегом кинулись в Посольский приказ доставить тайные предписания послу Желябужскому. Пять лет тому назад был стольник у герцога курляндского, спрашивал, сколько стоят и как лучше завести корабли на Балтийском море. Пять лет никому не нужно было, а теперь — бегом. Как же! Затейник перед царём ум свой выставляет.

У Дохтурова мелькнула мыслишка: посадить в лужу ретивого просто. Каждый день катать на него по одному извету. Хотел Голосова порадовать, да того позвали с отчётом.

— Какого числа отправлен указ в Архангельск о смене надзорного за пошлинами? — спросил Ордин-Нащокин доброжелательно. — В книге записей не нахожу.

— Пока не отправили, — сказал дьяк.

— Не отправили?! — изумился Афанасий Лаврентьевич. — Указ подписан царём неделю тому назад.

— Так ведь не год, а неделю.

— Треть жалованья будет у вас удержана за ущерб казне великого государя, — сказал Афанасий Лаврентьевич, сочувствуя, и подвинул Голосову Новоторговый устав. — Читай преамбулу. Вслух!

— Я знаю, что тут написано.

Дьяк упирался брюхом в стол. Подбородки висят, грудь бабья. Ярость ударила в голову Афанасию Лаврентьевичу, но улыбнулся, сгорая от ненависти:

— Ты с Дохтуровым брюхом мерился?

— Брюхом? — опешил Голосов. — Не мерился.

— Объясни мне, для чего затеяна смена надзорного? Почему не годится прежний порядок — давать сию службу самому богатому? Кому хотим поручать её? Кому, спрашиваю? — Ордин-Нащокин вдруг побледнел, губы дрожали.

— Умному и честному... и чтоб дело знал... Чтоб царю служил, а не своей мошне.

— Читай преамбулу! Вслух, говорю!

Голосов прочитал:

— «Во всех окрестных государствах свободные и прибыльные торги считаются между первыми государственными делами. Оберегают их с великой осторожностью и держат в вольности относительно пошлин в интересах народного богатства».

— Дела торговли — первостепенные государственные царские дела, — тыкал Ордин-Нащокин пальцем в стол. — Если через час указ не будет отправлен, ударю челом государю, чтоб посадил тебя в тюрьму.

Выскочил от начальства дьяк как ошпаренный.

— Ну что? — спросил Дохтуров. — Всё суетится?

— Отойди от меня, Бога ради! — вскипел Голосов. — Недосуг лясы точить.

Дохтуров и сам вдруг приметил: по-прежнему жить в приказе — недосуг. У всех подьячих строгие, напряжённые лица. Писавшие так и впивались глазами в бумагу, принимавшие посетителей слушали в оба уха. Опытному дьяку было очень хорошо видно: не прибавку к взятке вымогают — вникают в суть дела.

— Воевода не прав! — говорил новый дьяк Ефим Юрьев игумену и келарю какого-то вязниковского монастыря. — Не сомневайтесь, святые отцы, великий государь будет на вашей стороне. Все мелкие пошлины отменены. Все до единой: подушные, сотое, тридцатое, десятое, свальное, складки, повороты, мостовые, гостиные... мыто... Отныне плата взимается с рубля. И только с рубля!

— А как с лесом-то быть? — спрашивал келарь.

— Лес продадут, деньги — в казну.

— Но лес-то монастырский.

— Монастырям по новому уставу торговать запрещено. Вы это знали. Торгуйте разрешённым. Рукоделием своим.

— Может, уж как-нибудь поладим? — вздыхая и подмаргивая, заикнулся келарь.

Дьяк сделал вид, что ничего не понял, пожелал просителям доброго пути и ушёл. Подьячий сказал монахам:

— Один из наших поладил — описали всё имущество, из собственного дома выставили.

Дохтурова даже замутило, но тут и его позвали к боярину. Не во все пограничные уезды доставлен указ о свободном проезде по России докторов, лекарей, мастеров всяческих наук и ремёсел, служилых людей.

137