Страстотерпцы - Страница 147

147

— Великий государь велел передать тебе, протопоп: «Спаси Бог!» — и поклониться, — Лутохин поклонился. — И просил великий государь благословения твоего себе, царице, Алексею Алексеевичу, царевичам и царевнам. И просил, протопоп, твоих молитв о здравии.

— Дивлюсь! — Аввакум смиренно улыбался. — По указу государя меня извергли из сана, а он, свет, протопопом меня величает.

— Покорись патриархам — в Кремле будешь жить. Как прежде.

— Покорился бы, да некому. Паисий с Макарием — бродяги безместные. И Лигарид такой же, да ещё папежник... Скажи ему, христолюбцу, помолюсь о нём, горемыке, авось Господь вернёт ему разум.

— Эй, не заговаривайся! — закричал Лутохин.

— Тебя, сотник, прислали за благословением, так посмирнее будь! — грозно рыкнул Аввакум, — Благословляю царя, раба Божьего Алексея, царицу, рабу Божью Марию, и всё царское семейство. О Михалыче, о горемыке, помолюсь, заступницу же мою Марию Ильиничну я всякий день в молитвах поминаю, прошу здравия у Господа и многих лет жизни.

Лутохин глядел на Аввакума жалеючи. Сказал, прощаясь:

— Эх, батька! Смирись, пока не поздно. Богом тебя молю! Смирись хоть на вершок!

— Дьявол и за ноготок в пекло утянет, — сказал Аввакум, посмеиваясь.

Лутохин заплакал вдруг. Видно, знал, что ожидало несокрушимых ревнителей святоотеческого благочестия.

24 августа приехал в монастырь Дементий Башмаков. Сидельцев, симбирского попа Никифора, романовского попа Лазаря, соловецкого инока Епифания, безместного протопопа Аввакума привели в храм, зачитали указ великого государя о ссылке всех четверых в Пустозерский острог. В сторожа раскольникам назначен сотник Фёдор Акишев из Приказа стрелецкого головы Василия Бухвостова да десять стрельцов.

Ссыльных тотчас увели из монастыря, поселили в Братошине, в крестьянских избах, крестьян из тех изб на время вывели.

— Хорошее жильё тебе досталось, батька Аввакум! — сказал Дементий Башмаков, шлёпая ладонью по беленой, по тёплой печи. — А теперь слушай. Великий государь велел сказать тебе: «Ведаю твоё чистое, непорочное, богоподражательное житие. Кланяюсь и прошу твоего благословения, и благослови государыню-царицу и чады мои. Помолись о нас, Аввакум!»

Дементий трижды поклонился, а потом сказал:

— Так велено было. Государь трижды поклонился тебе. А провожая меня, напутствовал: «Пусть протопоп пожалует меня, послушает слово, сказанное от сердца: «Соединись, батька, со вселенскими патриархами, хотя небольшим чем! Не хочешь складывать персты по-ихнему — «аллилуйю» признай. Признай в Символе Веры такую малость, вместо твоего «рожденна, а не сотворенна» — «рожденна, не сотворенна*. Признай пять просфор...»

— Горемыки вы мои! — прервал Башмакова Аввакум. — Да казнит меня великий государь лютой смертью — не соединюсь с отступниками! Ты, Дементий, так и скажи Михалычу: «Я, грешный Аввакум, не сведу рук с высоты небесной, покамест Бог не отдаст тебя, православного царя, в мои руки*. Ты слушай, Дементий! Слово в слово скажи Михалычу: «Ты — реку ему —мой царь, а им, бродягам вселенским, какое до тебя дело? Своего царя они потеряли, да и тебя проглотить сюды приволоклися». Господи! Всего-то и прошу: пусть русский православный царь будет с православными, с русскими людьми — единая семья. Нынче-то он, горемыка, сам по себе, с пришлыми соблазнителями. Ох, да будет ему за отступничество горькая доля. Горше не бывает...

— О себе бы, Аввакум, подумал, — тихо сказал Дементий Башмаков.

— Со мною Бог! Царя жалею. Так и передай Михалычу. Аввакум о нём да о его семействе помолится, поплачет. Да ведь маловата сила у низверженного протопопа, не вымолю... Не вымолю его, глупенького, не вытащу из когтей сатаны!..

— Не хочу, не хочу слушать тебя! — замахал руками Дементий Башмаков. — Но запомни: сам себе ты уготовил то, что ожидает всех вас, упрямцев.

Быстро поклонился и ушёл.

А наутро примчался в Братошино со стрельцами стрелецкий голова Василий Бухвостов. «Яко злой и лютый разбойник — да воздаст ему Господь по делам его!» — напишет в своём «Житии» о страшном дне 27 августа смиренный инок Епифаний. Читаем у него: «И ухватили нас, священника Лазаря и меня, под руки и помчали скороскоро и зело немилостиво и безбожно. И примчали на Болото. И посадя нас на плаху, и отрезаша нам языки, и паки ухватиша нас, яко зверие лютии, лютии, суровии, и помчаша нас також скоро-скоро. Мы же от болезней и от ран горьких изнемогохом, не можем бежати с ними. И они ухватили извощика, и посадиша нас на телегу, и паки помчаша нас скоро; и потом на ямские телеги посадиша нас, и свезоша нас в Братошино».

Попа Никифора спасли от казни преклонные годы. Челобитных он не писал, с соборными судьями не спорил. Плакал, а от пятиперстия не отступал. Бил поклоны смиренные, да только о новые служебники рук не осквернил.

Аввакума уберёг от казни сам царь, а вот у Лазаря да Епифания заступников не нашлось.

Первым на плаху посадили кряжистого Лазаря. Не даваясь палачу, успел закричать людям, пришедшим посмотреть, кого царь не милует:

— Оклеветали меня папёжники, бродяги вселенские! Аз — богомолец великого царя! На мне благословение святейшего патриарха Филарета Никитича... Люди! Рукоположен-то аз во священнический сан митрополитом ростовским... Варлаа... Варлаамом! Люди!..

Лазарю наконец защемили голову бревном, палач ухватил щипцами за язык да и отрезал.

Епифаний принял казнь безропотно, бессловесно...

Мучеников тотчас подхватили под руки, повлекли в разные стороны, повезли разными дорогами. Епифания зачем-то на Каменный мост и кружным путём. Лазаря в Калужские ворота, через Москву-реку, по Даниловскому мосту, мимо Симонова монастыря, околицею Андрониковой слободы, а там на Переславку и по Троицкой дороге.

147