Страстотерпцы - Страница 198

198

— Гордыня, — шептал умирающий. — Господи! Сколько гордыни-то в человека влазит. В море воды столько нет, сколько гордыни в сосуде души пропащей. Бездонная бочка!

— К вечерне надо звонить, — сказали архимандриту.

— Позвоните, милые, позвоните! — благословил Григорий. — С радостью звоните-то! С радостью...

Помолчал, собирая тепло в холодеющей груди, запел. Так ветер траву-мураву перебирает, тихохонько, любя... Любя траву... Господнюю траву — людей безответных:

— «Свете тихий святыя славы Бессмертнаго Отца, Небеснаго, Святаго, Блаженнаго Иисусе Христе! Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа, Бога. Достоин еси во вся времена петь быти гласы преподобными, Сыне Божий, живот даяй, темже мир Тя славит».

Поглядел в угол. А там младенец! Спелёнатый белыми пеленами младенец.

— Ишь ты! — удивился архимандрит и вдруг почувствовал: умаляется. В дитя! В младенца!

Завертел торопливо головой.

— Какой день нынче?

— Святителя Сильвестра, папы римского.

— Число спрашиваю?! Число?!

— 2 января.

Архимандрит успокоился, улыбнулся, но сказал строго:

— Без начальника-то хлева овец не растеряйте!

Посмотрел в угол, возликовал и заснул вечным сном.

О смерти архимандрита Григория Неронова Алексею Михайловичу сказали, когда собирался он ехать к Артамону Сергеевичу.

Глянул царь на икону, перекрестился:

— Великий был ходок правду искать. Старость вразумила...

Пошёл из комнат, но вернулся, дал три ефимка стольникам.

— Подите по храмам, пусть помянут старца Григория.

Повозил рукою в ларце с деньгами, ещё два ефимка прибавил.

Укатил в кибитке лёгонькой, с двумя всего телохранителями.

Ехал без предупреждения. Мимо дворни, козырем, в двери, в сенцы, а перед горницей остановился, слыша девичий ласковый голос:

— Экий ты шалун! Отдай! Отдай! — и так засмеялась хорошо, что Алексея Михайловича озноб прошиб.

С кем это Наталья Кирилловна любезничает? Приоткрыл дверь и — будто в бочку, полную блаженства, окунулся.

Котёнок! Вцепился лапкой в нить, а мордочку к двери поворотил: слухмён. Делать нечего, Алексей Михайлович вошёл в горницу.

Наталья Кирилловна, в белой, из суровья, рубашке с рукавами по локоть, в рязанской панёве, при виде царя уронила веретено. Котёнок с перепугу скакнул на лавку, силёнок не рассчитал, повис, жалобно мяукая.

Алексей Михайлович подошёл, взял котёнка в ладони, поднёс Наталье Кирилловне.

— Спасибо, батюшка-царь! — прошептала смущённая девица, розовея до корней волос.

На столе, открытая на карте, лежала толстая иноземная книга.

— Умеешь карты смотреть?! — удивился Алексей Михайлович.

— Хотела города сосчитать, — призналась Наталья Кирилловна. — Много ли городов на белом свете? А котёнок клубок под лавку закатил...

— Ах, безобразник!.. — Царь нежно погладил котёнка по спинке. — Из-за тебя не узнали, сколько Бог дал городов.

Наталья Кирилловна засмеялась. Алексей Михайлович тоже засмеялся.

Тут в комнату впорхнул Артамон Сергеевич.

— Великий государь, я на Москве-реке был. Медведей для потехи привезли. Смотрел, чтоб беды какой не приключилось.

Наталья Кирилловна стояла с котёнком на руках, не смея поднять веретено и клубок.

— Котёнок какой ласковый! — сказал Алексей Михайлович, сообразив о затруднениях девицы и поскорее проходя к деловому столу хозяина домишки. — Пора бы тебе, Артамон Сергеевич, к избушке палаты пристроить.

— Да ведь тепло, светло...

Наталья Кирилловна исчезла.

— Хороша твоя воспитанница! — сказал Алексей Михайлович, серьёзно глянув на Артамона Сергеевича.

— Дума собирается просить твоё величество жену себе выбрать.

— Хороша Наталья Кирилловна, — повторил государь, двумя пальцами поднимая усы над губою, — Без смотрин обойтись нельзя. Уж так повелось. Не простят... Ты подскажи, пусть списки девиц поднесут мне уже на днях, без мешканья. Наталью Кирилловну поставь в последних.

Наступили святки.

Однажды после службы в домашней церкви Алексей Михайлович увидел, как его сыновья Алексей с Фёдором стояли у окна из стекла, смотрели на луну. Старший обнимал брата за плечо, говорил что-то утешительное. При отце замолчали.

— Тайны завелись? — Недовольство прорвалось у Алексея Михайловича, знал: дети не обрадовались смотринам невест.

— Одна у нас тайна, батюшка! — улыбнулся Алексей. — У тебя ведь скоро день рождения. Федя хочет вирши сочинить, я его подучиваю...

Алексей Михайлович смутился. Поглядел на луну.

— Ишь, круглая какая!

Сердце наполнилось любовью к сыновьям, хотел обнять, приголубить, а они такие серьёзные, такие строгие. Два дивных тополька.

Утром у великого государя был первый просмотр девиц-боярышень. По старому, по заведённому со времён его юности порядку смотрины устроили в царицыной палате. Девица становилась возле окна с платком в руке, а он глядел в потайное окошко.

Первые три красавицы сердца не тронули. Алексей Михайлович ещё и порадовался. Не кобель, слава Богу! Не распаляется кровь на молодых пригожих девок.

На вторых смотринах глядел дворянских дев: дочь Голохвостова Аксинью, Марфу Демскую, Каптелину Викентьеву, Анну Кобылину, Марфу Апрелеву, Авдотью Ляпунову.

Удивила государя Апрелева. Глазки весёлые, личико детское, круглое, ручками, ножками, станом — диво, но уж до того махонькая, до того хрупкая...

198