Гетман Брюховецкий на ум пришёл. Вот она, последняя надежда, — помириться с царём через приязнь малороссов. Брюховецкий просит на митрополию русского владыку, чтоб духовенство не кидалось к полякам за маетностями, платя двоедушием...
Гетман собирается в Москву руку царю целовать. Не грех ему помянуть о Никоне. Кто был первым ходатаем по казацким делам? Кто подвиг царя принять Малороссию под его великую руку? От истребления спас?
Духовная бесплодная немочь надсадила сердце Никону, вышел из храма простоватый, как никогда. Тут к нему, прося благословения, подскочил странник, вязниковский поп Василий Фёдоров. Неказистый, рыжий, озабоченный.
— Благослови, святейший! Выслушай! Беда у нас за Клязьмой. Соблазн и невежество!
— Говори! — сказал Никон.
— Здесь? — опасливо покосился поп на монахов.
— Коли ты с доносом, так не туда пришёл. С доносом к царю ступай.
Несчастный поп перекрестился.
— Тайна моя не больно велика. Уходят люди в лесные самочинные обители, ложатся в гроба, морят себя голодом до смерти. Конца света ждут.
— Кто же смущает православных? Не Капитон ли?
— Всё тебе ведомо, святейший! — изумился поп Василий. — Сам Капитон пропал, то ли помер, то ли в иные страны ушёл. Но се люди напали на моих прихожан! Иконы признают только старые, мощам святых поклоняться не велят. Дескать, вся их сила пропала! Просфоры твоего благословения отвергают, говорят, на них не крест честной, а крыж.
— Просфоры с четвероконечным крестом даны нам от святых праотцов наших. Восьмиконечный крест — невежественное новшество, — сказал Никон. — Много ли заблудших?
— Много, святейший! Наша слобода совсем запустела. Конца света люди ждут. Грядущий год от Рождества Христова — 1666-й. Три шестёрки кряду — число сатаны.
— Господи! Закрыть бы глаза да бежать от сей дурости! Ступай к царёвым архиереям, поп! Дураков надо кнутами сечь, а я за бедных только и могу, что молиться да плакать перед Господом.
Осенил попа Василия крестным знамением и пошёл в келью, приказав никого не пускать к себе, никакими делами не тревожить.
Поп Василий Фёдоров, не получив от Никона ни помощи, ни доброго благословения, отправился за правдой в Москву. Мирские власти круто взялись за батюшку-доносчика. Пришлось написать извет на беглых крестьян, ушедших от своих господ в дворцовые сёла. О раскольниках приказные слушали, но дела не заводили. Наконец привёл Бог к митрополиту крутицкому Павлу. Тут и записали со слов попа Василия извет не только на раскольников, но и на местное священство.
Обидно было батюшке! Служил послушно, как приказывали царь, патриарх, московские архиереи, а народ от него шарахается. В его неделю служб пусто в храме. Богу печаль, а служащим скудная жизнь.
Извет вязниковского попа гласил: «За рекою за Клязьмою в бору поселились незнамо какие люди, — старцы и бельцы, и келии поставили, и в земле норы поделали, и в церкви Божии не ходят. И которые у них помирают — без причастия и без покаяния. И тех у церкви Божии не погребают, а погребают в лесу без попа, сами. И про церкви Божии говорят, что-де от церкви святыня отошла, и называют церкви простыми храминами и не велят никому в церкви ходить и причастия принимать не велят... А про те пустыни ведает Вязниковской слободы покровский протопоп Меркурий Григорьев и Благовещенского монастыря игумен Моисей. И к тем людям они ходят, и служат они по старым служебникам, и церкви освящают и антиминсы пришивают к срачицам под индитию. А кто по новым служебникам служит, и он игумен и протопоп на исповедь к тем священникам ходить не велят. А в Введенском девичьем монастыре стариц двести с лишком, и как-де он, поп Василий, служит по новым служебникам и на его-де неделях никто не причащается из стариц, а товарищ его поп Лев Матвеев служит по старым служебникам, и старицы на его неделях и причащаются».
Извет как извет. Мало ли подают изветов! Но вот беда — поп Василий в Вязники из Москвы не вернулся. Убили. Делом священника Покровского девичьего монастыря Василия Фёдорова, жителя Вязниковской слободы города Ярополча, занялись подьячие Тайного приказа. Впрочем, не поспешая. Великому государю Алексею Михайловичу было недосуг слушать доклады. В апреле, когда вязниковский поп принёс свой извет, родился царевич Симеон. Четвёртый сын, одиннадцатый ребёнок в семействе, девятый из живых. Первенца, Дмитрия, да пятую, Анну, — Бог взял.
Алексею Михайловичу в 1665 году исполнилось тридцать шесть лет — двадцать на царстве. Ожидая приезда вселенских патриархов, от мелких дел государь устранился, да и лето выдалось ровное, ласковое — грех пропустить такую благодать. Никакие государственные тайности не стоят пчёлки, пасущейся в цветах яблони.
Каждый извет — трата сердца. Хлопочи не хлопочи — неустройства, злобы человеческой не убывает.
Поселился Алексей Михайлович с семейством в Измайлове. С утра до ночи в садах.
Садовник Индрик достался ему в наследство от Бориса Ивановича Морозова. Родом немец, но русскую жизнь Индрик знал лучше иного русского. На всякий день у него присловье да примета.
В мае шли дожди. Короткие, но обильные. Тучи проливались, не закрывая солнца. Дороги развезло, а для Индрика майская непогодь — радость. Приговаривал:
— Коли март сух, да мокр май — будет каша, будет каравай.
Ещё в прошлом году Индрик удивил царя четырьмя разного вкуса, разного цвета яблоками с одной яблони. Разгорелось сердце у Алексея Михайловича. Думал-думал, терпел-терпел и наконец открылся: