Страстотерпцы - Страница 128

128

Проснулся, а руки по сторонам лежат, словно и впрямь по верёвке ходил.

Поспешил к отцу рассказать о корабле.

Батюшка слушал, а в глазах уж такое удивление, будто речь о чуде.

— Да ведь и я нынче во сне корабль видел! — признался наконец. — Был на корабле и в парус дул. Дуну — корабль так и взлетит.

Алексей Михайлович хотел духовника позвать о снах спросить, но тут приехал Ордин-Нащокин, дело у него оказалось... корабельное. В Голландию отъезжал московский гость Иван фон Сведён. Среди многих наказов гостю было поручено поискать корабельных мастеров.

— Уж не великое ли у нас затеялось дельце! — воскликнул Алексей Михайлович, рассказав боярину о своём сне, о сне Алексея Алексеевича.

— Большим без кораблей царство может быть, а великим — никогда! — помудрствовал Ордин-Нащокин. — Ты ведь знаешь, солнце ты наше, корабли — моя старая печаль. Ещё в Ливонии надоедал тебе челобитными о постройке судёнышек.

— Сгорели твои корабли, — вздохнул Алексей Михайлович. — Что жалеть теперь! Коли найдёт Сведён мастеров, построим большой корабль. Поищи только место, куда ему плыть.

— Великий государь, если купцы богатеют, богатеет весь народ. Я вчера писал статьи, ограничивающие торговлю иноземных гостей... А думал о наших. Но как они попадут в дальние, в дивные страны без кораблей? На чужих? Сам знаешь, иноземцы сговариваются меж собою, лишь бы не пустить русских купцов в свои земли, а кто и доберётся до немецких городов, у того никто ничего не покупает. Будут корабли — всё переменится. Не купят в Стокгольме, две цены дадут в Лондоне. По морю отчего ж до Индии не доплыть, коли голландцы хаживают.

Алексей Михайлович посмотрел на тихо сидящего и внимающего беседе сына.

— Что скажешь, Алексей Алексеевич?

— Бахарь мне говорил о купце из Багдада. Разбило корабль об остров, а на том острове ручей, в ручье вместо каменьев — яхонты да золото. И бьёт на том острове ключ, но вместо воды плещет амбра. Ту амбру морские звери едят, а потом она извергается из них и устилает берег. Эту самую съеденную амбру ловят в море и продают... Бахарь говорил: корабельщикам-де ведомы многие чудеса Господнего творения. Будь у нас корабли, мы бы тоже о тех чудесах ведали.

Ордин-Нащокин, с глазами, полными слёз, стал на колени перед царевичем, поцеловал край его платья.

— Великий государь! Вот твой сподвижник во всех величайших деяниях.

— Ах, Господи! Ах ты, Царица Небесная! — Алексей Михайлович тоже прослезился. — Истину ты нам проглаголил, Алексей Алексеевич... Я так скажу. Не родись я царём, ушёл бы с бахарями по белу свету. Плыл бы и плыл по морям-океанам, тешил взоры да сердце.

Вдруг загорелся. Сел за стол, все бумаги отгрёб прочь, положил перед собой чистый столбец.

— Вот что, Афанасий Лаврентьевич, пусть Сведён возьмёт себе в ум, что первейшее дело для него в Голландии — набрать корабельщиков. Мастеров, которые корабли строят, пусть пришлёт тотчас, без мешканья, а корабельщика, который корабли водит...

— Капитана, — подсказал Ордин-Нащокин.

— Капитана оставит для найма корабельной прислуги.

Афанасий Лаврентьевич тоже загорелся:

— Сведён — человек надёжный, на всякое дело скорый... Нужно -место для верфи искать... Пусть будет хоть тот же Нижний...

— Нет! — покачал головой Алексей Михайлович. — Строить корабли, Афанасий свет Лаврентьевич, никому другому, кроме тебя, доверить не могу. Нижний далеко, воеводы будут тебе назло указы переиначивать, деньги разворуют... Иное надо место сыскать. Ты думай, и я подумаю.

В ту же ночь великого государя осенило. Поворачиваясь с бока на бок, пробудился вдруг и сказал:

— Дединово!

Полежал, полежал. Тихонько поднялся, опасаясь разбудить Марию Ильиничну, прошёл в свою комнату. Сонный постельничий зажёг свечи. Алексей Михайлович сел в исподниках за стол и написал указ, где быть корабельной верфи.

Дединово — село дворовое, никого не надо уговаривать, чтоб разрешили верфь строить. На Оке стоит, рядом — устье Москвы-реки. До Калуги вёрст двадцать — двадцать пять, место лесное, а главное, ловецкое село, рыбаки в нём живут. У каждого своя лодка. Пусть глядят, как строят большие корабли, перенимают иноземные секреты.

Ордин-Нащокин царский выбор одобрил. Ожидая вестей от Ивана фон Сведена, сам времени тоже даром не терял. Нашёл в Москве человека, которому корабельный бой в обычай, по многим морям хаживал, русский язык и русские порядки знает, уважает. Двадцать лет прожил в Москве. Имя ему фон Буковен, звание — полковник.

Наведался Афанасий Лаврентьевич и к патриарху Иоасафу, просил благословить новое дело. Патриарх благословил, не спросив даже, что такое верфь...

Вздохнул о Никоне боярин, тяжело вздохнул.

12

Сорок дивных храмов стояли перед ним, патриархом. Мастера без шапок ждали его слова, и он сказал: «Позолотите купола, вот вам золото!» — и окунул руки в золотые россыпи, и сыпал, не меря, подходившим к нему.

Сердце забилось и замерло: услышал, как охает старец Флавиан. Не желая пробудиться, кинулся золотить купола, но во сне у него было две головы. Одна, тяжёлая, как чугун, лежала на подушке.

— Не хочу! — простонал Никон, противясь слиянию светлой лёгкой головы с болезной, с угорелой.

— Вставай, святейший! — трясли его за плечи. — На волю надо поспешить, не то вовсе не пробудишься.

Никон отмахнулся от келейника, но поднялся. Ныло в висках.

— На ночь не топили, а всё равно угарно, — сказал Флавиан. — От стен угар, от потолка.

128