Страстотерпцы - Страница 185

185

Софье, смотревшей на мать совёнком, сказала:

— Ты книжки-то читай, чтица моя премудрая, да на солнышко тоже смотри! На цветы весенние.

Одну за другой мамки подвели к умирающей Екатерину, Марию, Феодосию.

Обмер, целуя матушкину руку, Алексей. Не удержал слёз Фёдор. Симеон отвернулся, ни разу не поглядел на матушку, Иван же засмеялся...

Все заплакали. Ливнем покатились слёзы из глаз Марии Ильиничны. Доктора кинулись выпроваживать мамок и детишек.

Алексей Михайлович простился с царицею своей молча. Подержал за руку, поцеловал в лоб. Постоял, поглядел в глаза... И она глядела, всё глядела. И когда он пошёл было, головой затрясла: не уходи!

Остановился, испуганный, принялся шептать:

— Ты поспи! Ты, голубушка, поспи! Да и проснись не болезной.

Померла государыня-царица Мария Ильинична, осенённая светом чудотворной Волоколамской иконы Божией Матери, 3 марта 1669 года. Отошла тихо. Пыхнула лампадка в божнице и погасла. Вздохнула болезная и отмучилась.

Хоронили царицу на другой день. Над гробом несли шёлковый чёрный балдахин. Двигались в молчании по двое. За гробом несли огромный мешок денег, деньги горстями кидали нищим.

Алексей Михайлович шёл с Алексеем Алексеевичем. В шубах из чёрных лисиц, без единого украшения. Бояре вели царя и царевича под руки.

Похоронили царицу Марию Ильиничну в Вознесенском монастыре у Спасских ворот.

Едва могила закрылась, пошёл снег. Сыпал и сыпал. Всё побелело, крыши, купола церквей, деревья... Явились вдруг, понасаждались на рябинах, на липах... снегири. Дивное множество снегирей. А наутро грянула ростепель.

Во дни скорби и тоски вспомнил Алексей Михайлович собинного друга.

Послал в Ферапонтов монастырь Родиона Матвеевича Стрешнева сообщить Никону о смерти Марии Ильиничны, о горе своём, о вдовстве. Родион Матвеевич приказал приставу Наумову освободить опального патриарха от цепей, караул снять. Никону вручил от царя на поминовение великой государыни пятьсот рублей.

Никон деньги не принял. Сказал:

— Довольно с меня наветов!

Навет, верно, был. Стряпчий Образцов, приезжавший разбирать дело о поклёпе то ли на Ртищева, то ли на Хитрово, выдал Никону пятьсот рублей да двести рублей старцам. А потом был донос: старцам деньги не попали, осели в карманах Никона. Снова дознания, злые слухи.

Сказ опального о навете показался Родиону Матвеевичу отговоркой. Не приняв денег на поминовение царицы, Никон уязвил Алексея Михайловича, уязвил и Милославских — царица не любила святейшего.

Что поделаешь!

Неистов был Никон. Даже смерть не примирила его с усопшей. Не укротили обид покаянные слёзы царя.

22

Великий пост в 1669 году начался на Маврикия, 22 февраля. Всяк православный человек постится по совести. Один говорит: пост не мост, можно и объехать. Другой живёт по правилу: никто с поста не умирает. Одни кушают хлеб да квас с редькой, другие поменяют мясо на рыбку — и тоже у них пост.

Царь Алексей Михайлович баловал себя рыбой дважды: на Вербное да в Благовещенье.

Великопостный обед патриарха Иоасафа состоял из куска хлеба, сладкого взвара с пшеном, с ягодами, приправленного перцем, драгоценным шафраном. Кушал хрен. Греночки. Холодную топанную капусту. Кисель клюквенный с мёдом. Кашку тёртую с маковым сочком.

В понедельник первой седмицы Алексей Михайлович прислал святейшему со своего стола кубок романеи, кубок рейнского, круглый хлебец, полосу арбуза, горшочек патоки с имбирём, горшочек мазюни с шафраном, три кедровые шишки.

В Пустозерске четверо страстотерпцев держали пост по-своему. Не ели хлеба ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду с четвергом. Водицу кушали тоже не каждый день.

Подкреплял себя батька Аввакум пением Давидовых псалмов. Книг не было, да слава Богу, памяти Господь не лишил, наизусть батька глаголил священные славословия:

— «Не ревнуй лукавнующим, ниже завйди творящим беззаконие. Занё яко трава скоро йзещут, яко зёлие злака скоро отпадут. Уповай на Господа и твори благостыню и насели землю, и упасешися в богатстве ея...»

Ознобило вдруг. Затрясло. Полез на печь, под шубу. Пригрелся, заснул. И увидел царя. Входит Алексей Михайлович в избу, не зная, чьё это жильё, а на лавке под образами — Аввакум. Смутился самодержец. Аввакум же, страха перед государем не ведая, а токмо радуясь встрече, подошёл к нему, обнял, поцеловал, как лучшего друга.

Алексей Михайлович сел на лавку, голову правой рукой подпёр, задумался. Когда входил, был он в царской одежде, в кафтане, в ферязи, а тут вдруг сидит по пояс растелешённый.

Глянул батька и ахнул. На царском брюхе огромная гноящаяся язва.

«Таи не таи, а грехи наружу сами выпрут», — подумал Аввакум, но беде гонителя своего не возликовал.

Кинул на пол войлок, на котором молился, уложил Алексея Михайловича на спину, принялся язву слезами кропить да руками поглаживать... Сжалась язва в болячку, болячка в чирушек да и вовсе пропала без следа.

Обрадовался Аввакум — легко болезнь поддалась, поднял царя, а язва на спину перешла. Вся спина — гниль да гной. Заплакал батька о пропащем царе, принялся спину врачевать... Поддалась язва. Подсохла, пропала.

Тут и сон долой. Призадумался Аввакум.

«Телесные твои язвы, царь, — малая беда. Как излечить тебя, горемыку, от наваждения Никонова, от ведовства жида Лигарида, волка в мантии владыки, чародея, служащего в московских святых храмах, ругаясь и смеясь над православными Христовыми таинствами, над всем народом русским?»

185